И для команды Макса Лэндиса

[everythingisconnected]

Название: Самое яркое воспоминание
Автор: stay_nameless, nenorma
Бета: Тайлин, Санни Кролок, marla666
Размер: макси, 20 999 слов
Пейринг/Персонажи: Дирк Джентли, Тодд Броцман, Аманда Броцман, Эстевез, Роуди 3, Фара Блэк, Кен, Барт Кёрлиш, Хьюго Фридкин, Скотт Риггинс, ОЖП, ОМП и т. п.
Категория: джен, преслеш
Жанр: экшн, трагикомедия, детектив
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Тодд и Дирк пытаются убежать от преследования спецслужб, однако новое дело не собирается ждать, пока они решат свои насущные проблемы.

Всё на свете взаимосвязано, вот так и дождь
связывает друг с другом всех на всей земле, по очереди касаясь каждого...
Д. Керуак «В дороге»

— Вы, парни, куда-то едете или просто едете?
— Мы не поняли вопроса, а это был чертовски хороший вопрос.
Д. Керуак «В дороге»

Придурок проклятый — ни черта не понимает и никогда в жизни не понимал.
А понять-то нужно только то, что я его люблю.
Д. Керуак «В дороге»


Пролог


— Какое у тебя самое яркое воспоминание детства? — спросил Дирк, прожевав последний кусок гамбургера. Гамбургер был не особо вкусным, но Дирка, как и Тодда, после стольких дней пути мало волновали эти бытовые мелочи. Главное — есть что пожрать.

Тодд, который свою порцию проглотил в два счета, теперь бездумно водил грязным ногтем по столешнице и постукивал по ней указательным пальцем всякий раз, когда музыкальный автомат, заикаясь, исполнял одну и ту же строку «Rule the World» дважды. Услышав вопрос Дирка, он удивленно поднял взгляд:

— Что?
— Детство, — повторил Дирк, облизнувшись, и аккуратно смахнул к центру стола крошки, прежде чем положить на стол локти. — Что ты помнишь?

«Don’t fade away, don’t fade away» — прозвучало теперь уже трижды, и кто-то за спиной Тодда врезал автомату ногой в металлический живот. Песня продолжилась.
Тодд хмыкнул, на мгновение задумавшись, а потом ответил:

— Драка с Амандой.

— Драка?! — Дирк поморщился.

— Братья и сестры иногда дерутся, знаешь ли… Тем более, речь шла о пульте дистанционного управления.

— О да, пульт дистанционного управления меняет дело… Я понимаю… Значит, вы подрались?

То, с какой скоростью выражение лица Дирка из отсутствующего превратилось в собранно-заинтересованное, явно свидетельствовало о том, что на самом деле он ни черта не понимает. Ни в сестрах. Ни в драках. Ни в пультах дистанционного управления.

Воскресенье, июль и, вероятно, раннее утро; дверь в родительскую спальню еще закрыта, а выбор между Слендерменом — детищем кабельного канала 1 — и черепашками-ниндзя (кабельный канал 4), понятное дело, весьма сложен. Если приглядеться, то теперь у Аманды на подбородке можно увидеть едва заметный шрам. Тодд не помнит точно, но вполне вероятно, в ход могли пойти столовые приборы. Так или иначе, с тех пор кабельное телевидение оставалось под запретом до выпускного класса, а Тодд понял, что никому не разрешит разглядывать свою сестру.

Мысль об Аманде обдала жаром, как будто он зашел в душ, открутил кран с холодной водой до упора, но попал под струю кипятка. Это было более неожиданно и, возможно, даже более неприятно, чем первый в жизни приступ. После стольких-то лет лжи во благо или — как Тодд это называл, — после десятков выдуманных оправданий выдуманной болезни: «Сердечный приступ у басиста, мы ужасно сожалеем, но вынуждены отменить концерт сегодня», или «фронтмены “Мексиканских похорон” с прискорбием сообщают о том, что запланированный тур не состоится… Причина неизвестна. Что значит, верните деньги за билеты? Какие билеты? Какие деньги?»

— Какая разница, где ты будешь находиться, — спросил Дирк, увидев Аманду в первый раз, — если тебе в любой момент может стать плохо?

Она говорила, что это — фантомные боли наоборот, а Дирк частенько теперь задавал подобные вопросы. О прошлом. Словно оно могло даже на мгновение затмить собой настоящее. О любимых музыкальных группах, в которых мало что смыслил, так как не слушал тяжелую музыку, о тишпишти[1] тетушки Ханны, о первом мотоцикле, о первом поцелуе…

И Тодд всегда отвечал, словно было такое негласное правило номер два: всегда отвечать. И да, негласное правило номер один звучало: никогда не задавать подобных вопросов Дирку. Если не хочешь новых проблем, конечно. Если вдруг уже имеющихся тебе достаточно.

— А ещё Аманда любила… — начал было Тодд, и тут же резко исправился: — Любит! Аманда… очень… любит… до сих пор любит страшные истории. Знаешь, все эти оживающие куклы, темные улицы, которые заполнены городскими легендами, проклятья в медальонах, силуэты за колышущимися занавесками, сбрендившие клоуны-убийцы. Нормальные девчонки визжали бы, не переставая.

— Я бы тоже, — вздохнул Дирк, меланхолично прихлебывая остатки пива. Он положил локти на столешницу, щекой уперся в ладонь и теперь смотрел на Тодда сонно и грустно.

До семи лет Тодд делил с Амандой одну комнату. Мальчишкам такое позорище не пристало: постель с балдахином, розовый тюль и «Звездный замок» больше самой Аманды в одном углу. И пусть там ещё были детали «Мыши» вперемешку со шнурками, стёклышками и не поддающимися идентификации предметами в другом углу, это ничего не меняло.

«Не будем открывать окна на ночь, — шептал Тодд, вздрагивая от сладкой тревоги, которая всегда появляется, когда начинаешь чуть-чуть верить в собственные особенно хорошие выдумки. — Слендермену[2], знаешь ли, нравится цифра восемь, а мы живем на восьмом этаже…»

Глаза у Аманды моментально делались как блюдца, и она тут же просила рассказать ещё «ну, пожалуйста». Только пусть будет очень страшно!

Хорошо, что до Дирка Тодда никто не просил делиться яркими воспоминаниями. Впрочем, просили. Однажды, когда подтвердился диагноз Аманды.

Тогда считали, что симптоматику можно отследить на ранних стадиях, так что, возможно, Тодд «замечал что-то такое».

Замечал.

Они вместе стали учиться музыке, Аманде как раз исполнилось шесть лет, а в этом возрасте так нравятся забавные черные птички, сидящие на проводах нотных листов. Поздно, конечно, для профессиональной карьеры, впрочем, репетиторша неизменно говорила, что у Аманды талант, при этом «тактично» умалчивая о талантах Тодда. То ли потому, что не находила их, то ли потому, что Тодд не раз пялился ей в разрез блузки, когда та склонялась к пианино, чтобы в очередной раз исправить его ошибку. Она разучивала с ними пьески Моцарта и ещё несколько на свой вкус.
Менуэт ре минор — с него все началось.

Пальцы Аманды не могли двигаться в разном темпе, потому что, если что-то делала левая рука, правая делала то же самое.

В конце концов, Тодд решил, что гитарное баррэ интересней, по крайней мере, когда пытаешься зажать его — точно не уснёшь.

Но это было намного позже, а пока они играли чертовы менуэты, играли их до появления Слендермена. Садились вдвоем за инструмент, и левая рука Аманды могла даже переждать пару тактов, прежде чем начать повторять все сначала.

«Они меня не слушаются!» — восклицала Аманда, имея в виду собственные руки. Тодд до сих пор прекрасно помнил, как она злилась, и прекрасную Барби-ковбойшу (а также её не менее длинногривого скакуна) спасли от насильственной стрижки только выструганные Тоддом из палок «самые настоящие барабанные палочки». В результате Барби всё-таки оставили в покое, семейство Броцманов обзавелось устойчивой мигренью, Аманда развила чувство ритма, а пьески Моцарта были заброшены на чердак.

— Это всё ужасно грустно! — заявил Дирк уже не в первый раз.

— Но так ужасно интересно, — продолжил за ним Тодд, после чего залпом допил пиво. — Я знаю. Но нам сейчас тоже совсем не скучно, не находишь?

Дирк не находил. Он быстро поднялся из-за стола, а Тодд, поняв, что время традиционных расспросов подошло к концу, достал бумажник.

Они теперь всюду расплачивались наличкой или, где брали, биткойнами. Когда за тобой гоняются спецслужбы, приучаешься жить без многих благ цивилизации или наоборот, приучаешься использовать их на полную катушку.

Идея с наличкой принадлежала Дирку.

Равно как и идея по мере возможности снимать угловые номера, лучше на первом этаже, всегда парковаться так, чтобы выехать можно было передним ходом, срезать бирки с одежды и при каждом удобном случае покупать биткойны на American Express.

Тодд понятия не имел, откуда у Дирка подобные знания, а главное — пригодятся ли эти сведения в их непростой ситуации.

— Ты всерьез считаешь, что отследить операцию по конкретной карте проще, чем запеленговать мобильный телефон? — с некоторым раздражением спросил он, пытаясь отдышаться после фактически спринтерской пробежки от припаркованного в неположенном месте автомобиля к банкомату The Northern Trust Company. У этого банка была самая большая комиссия при обналичивании денег, но времени выбирать у них не оставалось. Это Дирк так считал, а Тодд не спорил. Затем случились две ошибки в четырехзначном пин-коде — как всегда бывает, когда волнуешься или торопишься, — и судорожное рассовывание мелких купюр по карманам джинсов. С джинсов, кстати, тоже пришлось срезать этикетку, и после первой стирки, когда он скорее всего нарушил все указанные на этикетке правила, всё, к чему джинсы прикасались, включая сотовый, приобретало грязно-синий оттенок.

— Ну, я свой мобильник выкинул, — ответил Дирк. Под «выкинул» подразумевалась не вполне удачная попытка сфотографировать рыбок с полуразрушенной дамбы у притока Грин Ривер. Чуть помедлив, он добавил:

— Мне всё равно особо некому звонить.

Тодд к пейзажам оставался равнодушным и мобильник сохранил: включал он его один раз в двое суток, чтобы проверить, есть ли сообщения от Аманды. Пока сообщений не было.

Глава 1

Датчик уровня топлива Дирк назвал Дэйзи, а дорожки с резисторами, все подряд, — Дельфиниями.

— Это же Додж Дарт, — сказал Дирк двумя днями ранее, — что странного, что всё начинается на букву Д? Ну, Дельфинии, вы же прекратите дурить?

Тодд старался не комментировать. Пусть у него имелись собственные названия для лампочки, горевшей в полнакала, и он вовсе не считал обязательным давать имя каждой попавшейся им на пути вещи.

Хорошо хоть заведения, которые они посещали по дороге, были малотребовательны к клиентам. Иной раз Тодду казалось, что лом драгоценных металлов тоже бы подошел, но большую часть времени он вообще думал о сестре, а всё остальное, что происходило вокруг, казалось лишь фоновым шумом.

Во вторник они остановились на ланч, точнее сразу на ланч и ужин, и ланч на следующий день, и Дирк отправился к барной стойке, пожелав проследить, чтобы кока-кола обязательно была в бумажных стаканчиках. Потому что кока-кола в бумажных стаканчиках, больших бумажных стаканчиках, значительно в большей степени кока-кола, чем, например, в банках или, страшно подумать, стеклянных бутылках. Появился он спустя полчаса, со стороны черного хода, без кока-колы и без стаканчиков, зато с ключами от машины. Тодд потрясенно полез в карман куртки: Додж около кафе парковал он.

— Не ищи, — сказал Дирк, усаживаясь за стол, — теперь у нас «Порше-911». Это хорошая новость. Плохая новость — это то, что он, кажется, не заводится. Но в багажнике настоящая лавка чудес, и это хорошая новость рядом с плохой новостью.

— Девять один один? — немного заторможено переспросил Тодд. — Не заводится? Ладно. Черт. Хорошо. Но… — он запнулся, — где же моя кока-кола?

— Кока-кола? — Тут настала очередь удивляться Дирка, — Ах да, кока-кола…

Кремовый «911», малышка Бетти, завелась. Оказалось, просто не было бензина, то есть, проблема с датчиками топлива. На заднем сиденье обнаружился потрепанный томик «Рубаи» Хайяма в переводе Фитцжеральда, а в багажнике — плохая копия «Кодекса Серафини»[3], исписанный вдоль и поперек ежедневник за две тысячи первый год и пульт от телевизора, правда, без батареек.

— О да, это вещи первой необходимости, — сказал Тодд, безуспешно пытаясь поднять верх кабриолета. За рулем теперь по большей части был он, потому что Дирк крайне заинтересовался ежедневником и пока не находил в себе сил с ним расстаться. Тодд поначалу немного переживал о том, что ему необходимо так много находиться за рулем. Особенно после того как один раз ему показалось, что руль стал очень горячим. В результате они с Дирком, оглашая пустынную трассу визгом тормозов и собственным визгом, съехали в кювет, немного помяв капот Бетти о ближайшее дерево. Но постепенно страх перед парарибулитом отошел на задний план, уступив место усталости и страху за Аманду. И болезнь перестала давать о себе знать.

— Да, первой необходимости. Начнем с того, что это никакой не ежедневник. Это… это… Тодд, ты знал, что если тебя ограбят, и, убегая, вор уронит шапку, нужно поплевать на шапку, и тогда вор вернет украденное? Нет? А племена, населявшие Сьерра-Леоне, в это верили. Забавно, что мы ук… позаимствов… то есть, забавно, что бывший хозяин этой малышки увлекался такими… эээ… вещами. Я ведь говорил тебе, что всё связано? Иногда очень забавно связано…

— Я искренне рад, — сказал Тодд, — и буду ещё больше рад, если ты для разнообразия последишь за указателями. Мне не хотелось бы пропустить съезд на шоссе.

— Конечно, я слежу за указателями, — тут же ответил Дирк. — Когда у тебя заболит спина — а ты много времени проводишь за рулем, так что спина может заболеть, — так вот, тебе нужно будет надеть свои лучшие украшения, взять скальпы убитых врагов и натереться печенью кенгуру. И обувь, которой больше ста лет, нужно обязательно выкинуть, предварительно украсив цветами порог дома, иначе эта обувь превратится в лису и будет шуметь по ночам. А если ты хочешь, чтобы кто-то замолчал, надо бросить в огонь три горсти риса, звоня при этом в колокольчики.

— Господи, — вздохнул Тодд, — а в багажнике случайно нет риса и колокольчиков?

В этот день Дирк не только угнал тачку без предупреждения, но и остановиться на ночлег решил раньше, чем в предыдущие пару дней.

— Мне кажется, или мы убегаем от властей? — спросил Тодд, когда Дирк, всё-таки пересевший за руль, свернул в направлении одной из гостиниц на трассе, хотя ранее они договорились сделать остановку лишь через три часа.

— Если нас не должны поймать, то так и так не поймают, — ответил Дирк.

— Полная свобода воли, — устало съязвил Тодд, понимая, что когда Дирк так настроен, то, во-первых, ничего сделать нельзя, во-вторых, их впереди ждет только какая-нибудь хрень собачья.

И конечно же, Тодд оказался прав. Сам тот день был одной большой хренью собачьей, начиная от ветреной погоды и заканчивая дрянной гостиницей. Подъезжая к двери, Тодд в какой-то момент подумал, что очередной, необычайно сильный порыв ветра сдует их вместе с тачкой.

Но самая главная хрень произошла, когда Тодд принимал душ. И заключалась она даже не в том, что как только Тодд, безрезультатно прокрутив кран, смирился с мыслью мыть голову холодной водой, на него хлынул кипяток — за время их поездки Тодд привык к таким сюрпризам, — а в чем-то куда более неприятном.

Судя по звукам, доносившимся снаружи, Дирк сначала щелкал пультом, очевидно, надеясь, что в комнате вдруг появится и включится телевизор, а потом принялся за чтение ежедневника, делясь с Тоддом наиболее впечатлившими его заметками — то есть всем подряд.

— Тодд, если ты думаешь, что твой сосед применил колдовство, чтобы у тебя был неурожай, нужно взять теленка, который родился в первый день этого года, и вымазать лицо сажей… Кому: теленку или соседу? И спрятаться в хлев… А вот интересно: если ты хочешь, чтобы открылась запертая дверь, нужно взять яблоко, три раза обвязать его белой ниткой… Тодд, у нас нет белых ниток? И положить перед дверью. Ну-ка…

После этого в комнате послышалась какая-то возня, судя по всему, Дирк пробовал применить полученные знания на практике. Хлопнула входная дверь, из коридора послышалось:

— Тодд, смотри-ка, это работает…

И после этого воцарилась гробовая тишина.

Тодд обнаружил Дирка стоящим у приоткрытой двери соседнего номера с яблоком и пультом от телевизора в руках.

— Это ты сделал?! — на всякий случай строго спросил Тодд, не имея в виду ничего конкретного ни под «это», ни под «сделал». Максимум — нарушение неприкосновенности жилища, оставшееся, судя по всему, незамеченным постояльцами.

Но Дирк не отреагировал.

— Ладно, чего ты тут встал? Пошли куда-нибудь поужинаем? Дирк?

Дирк поднял голову, и от одного его вида Тодду сразу расхотелось ужинать на ближайший месяц, как минимум. А Дирк покосился на дверь.

— Что там такое?

Труп лежал на кровати. И теперь никакая экспертиза, вероятно, не смогла бы с точностью определить, как жертву когда-то звали. Отпечатки пальцев? Смешно. Наверное, даже стоматологическую карту можно не запрашивать, потому что неизвестно, что осталось от зубов. Будто из человека кто-то попытался сделать отбивную и перестарался, а потом попытался его надуть, словно воздушный шар. В несколько раз раздутое синюшное подобие трупа лежало на кровати. Кое-где кожа лопнула, и брызги крови разлетелись вокруг. Тодд метнулся в ванную.

Пока Тодда тошнило, он решил, что называть то, что лежало на кровати, трупом было бы слишком самонадеянно. Останки. Там лежало нечто.

— Он как будто взорвался изнутри, но кожа выдержала, — шепотом произнес Дирк за его спиной, и Тодд понял, что именно так и следовало бы описать то, что они видели... Когда Тодд смог обернуться, он увидел, что Дирк очень бледен, а зеленовато-голубая куртка эту бледность подчеркивала. Но Дирка не рвало, и это было хорошо, потому что унитаз в номере был всего один.

— Мне нужно поменьше бывать в гостиницах, — ответил Тодд, вытирая влажный подбородок ладонью. — Почему-то, когда я бываю в гостиницах, там обнаруживаются номера с кровью на потолке и стенах.

— Не говори ерунду, — отмахнулся Дирк. — Люди взрываются по разным причинам, но ты тут не при чем.

— Назови мне хоть одну причину, — попросил Тодд.

Дирк промолчал и засунул пульт в карман джинсов.

— Я понятия не имею, что здесь происходит! — ответил вместо него Тодд сам себе. — Вот и вся причина. Я только знаю, что нам нужно сваливать отсюда как можно быстрей! — Тодд схватил полотенце и принялся оттирать ободок унитаза, на который минуту назад опирался ладонями. — Свалить, вылезти в окно, съебаться, угнать ещё одну тачку и уехать из города сейчас же! Это дерьмовая гостиница. Возможно, у них даже нет камер. Ты случайно не заметил, в коридоре не было камер?

Дирк отрицательно качнул головой, но означало ли это, что камер не было, или что он не обратил внимания, Тодд не был уверен. Переспрашивать не стал. Вместо этого он судорожно смял полотенце в руках и добавил:

— Очень надеюсь, что Вселенная сейчас не нашёптывает тебе что-то безумное. Я не хочу, чтобы меня обнаружили рядом с чуваком, который взорвался! Я просто не хочу, чтобы меня опять обнаружили рядом с трупом! Я получу два пожизненных с правом пересмотра не раньше две тысячи сорок пятого года и даже пояснить не смогу, за что! Да выкинь ты это чёртово яблоко и помоги мне!

— Тодд, я не могу выкинуть яблоко, потому что на яблоке отпечатки моих пальцев, и они есть в базе ЦРУ. И твои, кстати, тоже. Пытаясь сейчас скрыть своё присутствие в этом номере, мы оставим ещё больше следов. Недостаточно просто вытереть полотенцем всё, к чему, как тебе кажется, ты прикасался. Мне полковник Риггинс как-то рассказывал в подробностях. Если бы я ещё всё запомнил…

Дирк внезапно замолчал, привалившись к стене и оставив Тодда метаться между двумя вариантами.

Первый и наиболее очевидный заключался в том, чтобы прямо сейчас исчезнуть. Зайти на паркинг, благо, ключи от машины и пара смятых стодолларовых купюр все ещё лежали в номере на кровати, куда их швырнул Дирк, переехать границу штата, что он вполне успеет за ночь, а потом купить билет на самолет, позвонить Аманде из Текате и забыть об этом кошмаре раз и навсегда.

В конце концов, не так уж много Тодд теряет. Ведь Дирк всю дорогу, всё то время, пока они ехали, только и делал, что противоречил каждому знанию, приобретенному Тоддом. Всему тому, что Тодд когда-то считал нормальной человеческой жизнью или хотя бы спокойной жизнью. Обычной жизнью, где тебя не окружают трупы и агенты, где у тебя есть дом, а не чужая тачка, которую, как Дирк выражался, он «взял напрокат, её ведь всё равно потом вернут владельцу, потому, Тодд, давай не будем сорить в салоне пиццей».

Вторым вариантом была невероятная возможность придумать что-то для них обоих, какой-то выход из создавшейся ситуации, который бы включал Тодда и Дирка одновременно. Но этот возможный выход также включал и такое количество допущений, что у Тодда начинала кружиться голова — именно от количества допущений, а не от вида человеческой отбивной на кровати и остатков чего-то явно органического вокруг.

— Но ведь мы на самом деле оказались здесь не просто так, — сказал на это Дирк, — и к тому же возле бара лежал кусок легкого, я так думаю. Ну, то есть там лежало что-то. Я через него перешагнул. И если сделать это опять, уже в обратном направлении, то я могу оставить улики. Такие же, как уже оставил ты. Или какие-нибудь ещё.

Тодд закрыл глаза: в ушах шумело, в голове стучали барабаны, а может, секундные стрелки. Они всё дольше находятся там, где находиться не стоит. Находятся рядом с тру… останками. И Дирк не торопится выходить из ванной, а Тодд не пытается выпихнуть его или выйти самому, хотя не мешало бы. Но в голове Тодда Аманда отбивала «самыми настоящими барабанными палочками» ритм моцартовских менуэтов. Тодд положил на ручку двери ладонь и посмотрел на Дирка:

— Готов?

Дирк замотал головой, всеми силами отрицая свою готовность, а Тодд набрал воздуха в легкие и толкнул дверь.

В коридорах никого не было, а номер был оплачен до утра, и Тодд едва удержался от того, чтобы не свалить куда подальше как можно быстрей.

Но камер слежения в отеле не было, а сваливать куда-то при оплаченном номере, особенно когда соседний был залит кровью, никак не тянуло на умное решение. Оставаться в номере по соседству тоже было не слишком умно, но в их жизни вообще, казалось, нельзя было совершить слишком умный поступок. Вселенная бы не позволила.

— Мы привлечем еще больше внимания, если сейчас спустимся вниз и начнем требовать вернуть деньги.

Дирк, следовавший за Тоддом, запер за собой дверь и тяжело привалился к ней. В одной руке он по-прежнему держал несчастный ежедневник, а в другой…

— Это что? — холодея, спросил Тодд.

— Это улики, — серьезно ответил Дирк. — Я на них наступил.

— И?

— Ну, его звали Марк Страут, если тебе интересно.

— Не очень.

— Он был агентом ЦРУ.

— Просто отлично. И что?

— «Что»? Он мёртв. И, судя по всему, виноваты мы.

— Мы?!

— То есть не совсем мы. В смысле, не совсем виноваты, но… Тодд, ты не мог бы…

— Так, ещё раз. Почему виноваты мы?!

— Потому что он выслеживал нас! И, видимо, попал под горячую руку. Кого-то там!

— С чего ты… — Тодд издал неразборчивый звук, собираясь с мыслями. — С чего ты взял, что это… — Тодд наконец выбрал вариант и всё-таки закончил фразу более-менее складно: — …что он выслеживал нас?!

Дирк развел руками, давая понять, что на вопросы Тодда ответов у него всё равно нет, так зачем же тратить время.

— Горничная придёт утром. Нам нужно уехать до того, как она придёт, согласен? Это всё, что мы можем сделать. И только не говори, что ты остаешься тут расследовать взрыв агента ЦРУ!

— Не скажу, — согласился Дирк. — Это уже слишком. Мы просто уедем. Да. Просто уедем.

— Дирк…

— Просто и…

Тодд положил руку на плечо Дирка и осторожно потряс:

— Ты в порядке?

— Нет! И понятия не имею, что нам делать дальше, не спрашивай меня ни о чем больше, пожалуйста!

В другое время «дальше» они бы поужинали, приняли душ и легли спать, но теперь ни есть, ни спать не хотелось.

Тодд вообще не был теперь уверен, захочется ли ему спать в ближайшее время. Это вам не Слендермен.

Ночью они не сомкнули глаз, но Дирк больше не горел желанием делиться вычитанной из ежедневника информацией, а Тодд не горел желанием вспоминать, как когда-то он рассказывал Аманде страшные истории, потому что жизнь казалась сейчас намного, намного страшней. И теперь единственной мыслью, что крутилась у Тодда в голове, была мысль о том, как это возможно, чем надо было убить с такими… последствиями для трупа. Будто человек был мухой и его кто-то прихлопнул гигантской мухобойкой, а потом он вновь стал собой и…

Утром, так и не позавтракав, они вновь двинулись в путь и какое-то время ехали молча. То есть не совсем молча: «самые настоящие барабанные палочки» не умолкали ни на мгновение, а «еще одна тачка», которая срочно понадобилась Дирку вместо Бетти, оказалась «Хондой» с правым рулем, и Тодд уже жалел, что не уступил место водителя Дирку. По крайней мере, у того получилось бы более убедительно бормотать «Прошу прощения» в адрес ехавших по встречной полосе машин и «О Боже мой, извините, только никакой полиции, хорошо?» при попытке припарковаться. Но вождение немного отвлекало от навязчивых мыслей, от того самого вопроса. Как? Зашить в него взрывчатку, недостаточную для того, чтобы порвать покровы, но… А кожа? Один гигантский синяк или что там у него было. Тодд не приглядывался.

— Если поймать дрозда и посадить в клетку, то потом нужно в течение месяца носить одежду наизнанку, иначе… — бормотал Дирк, уже не делясь прочитанным, а скорее, старательно забивая голову этой ничего не значащей информацией. И Тодду это показалось очень неправильным. Таким неправильным, что он впервые решил нарушить правило номер два.

— А какое твоё самое яркое воспоминание детства, Дирк?

Тодд никогда не был особенно чутким собеседником: он с трудом мог предположить, какую реакцию вызовет его реплика. Если только речь не шла о приглашении завершить вечеринку в соседнем гараже, адресованном подружке хозяина клуба. Кое-чему за время гастролей «Мексиканских похорон» Тодд всё же научился. И присутствие в жизни Тодда Аманды с её диагнозом как нельзя лучше подтверждало невозможность прогнозирования, ведь никогда не знаешь, что спровоцирует очередной приступ: нотная папка, брошенная в прихожей, молочный шоколад, зеленая скатерть?

И тем не менее Тодд ожидал чего угодно, кроме того, что Дирк обрадуется вопросу.

— О, самое яркое воспоминание? Тебе в самом деле интересно? Мы считали карамельки в разных карманах. Ну, или мармеладных мишек. Но на мишек налипала всякая грязь, карамельки хотя бы были в обертке и не так пачкались.

Дирку была свойственна манера повторять заданный вопрос и после этого, как будто не веря в собственное счастье, делиться информацией со скоростью, делающей эту информацию недоступной для восприятия. Хватать за руку, чтобы слушатель не ушел, и в спешке комкать половину слов — это тоже было очень похоже на Дирка.

— В четверг мы сдавали блейзеры в прачечную. И к завтраку пятницы нужно было посчитать карамельки в карманах. Тот, кто посчитает быстрее всех, получает их целый мешочек — хочешь, лимонных, хочешь, малиновых. Триста пятьдесят восемь в правом и девятьсот одиннадцать в левом — это мой рекорд, личный. Считать нужно было одновременно.

— Синхронизация полушарий? — спросил Тодд, представляя себе пальцы Аманды, которые не могли двигаться в разном темпе, потому что если что-то делала левая рука, правая делала то же самое.

— Не знаю, но это были самые вкусные карамельки в моей жизни. Такие ещё делают, Тодд?

Тодд промолчал, он не знал, о каких именно конфетах идет речь, и, честно говоря, с трудом представлял, как девятьсот карамелек могут уместиться в один карман.

— А ты думал, в «Черном крыле» нас всех держали в клетках и приходили время от времени поглазеть, как на обезьянок?

— Конечно, нет! — возмутился Тодд, который именно это и думал. — Мне бы в жизни не пришла в голову подобная ерунда.

— Потом карамельки поменяли на монетки, и… — Дирк поморщился, на долю секунды отпустив руль, ехавший по встречной полосе черный фургон развернулся там, где даже думать о развороте не полагалось, и прижал их малышку к обочине.

— Что за херня? — спросил Тодд, потому что это в самом деле была херня — как будто, прошлой ночи оказалось недостаточно.

— Полная херня, — сказал Дирк и самым светским тоном добавил: — Ты не подашь с заднего сиденья мой пиджак?

— Бери, — Тодд потянулся за пиджаком, но оказалось, что ремень безопасности немного заедает. Пришлось его отстегнуть, но потом из кармана пиджака выпал пульт, а ради пульта, как выяснилось, пиджак и был нужен, поэтому они были вынуждены припарковаться и внимательно рассмотреть, что валяется на полу тачки. И через два предложения Тодда «Дирк, может, обойдешься без пиджака?!» и одно «Ты действительно собрался сейчас смотреть телевизор?! А из фургона уже кто-то вышел!», Дирк сказал:

— Наконец-то, — и спустя мгновение они снова ехали по I-90.

— Ну, надо же, Висконсин, — заметил Тодд. — Мне казалось, мы едва миновали Хелену.

И потом, когда они остановились в отвратительном мотеле, потому что «Хонда» заслужила отдых, спросил:

— Что это сейчас такое было?

— Ты о чем? — Дирк развернулся к Тодду и поправил воротник пиджака.

— Я имею в виду, что мы, кажется, как-то умудрились проехать два штата за пару минут, или у меня уже совсем поехала крыша.

— Карты у нас читаешь ты, сам мне запретил, чтобы…

— Да пошел ты.

Тодд хлопнул дверью менее бережно, чем следовало, и сел на бордюр. Воздух был горячим, а из темноты, как из пластилина, можно было лепить животных, и за углом, конечно, ждал Рэйк [2].

— Однажды я насчитал сто девяносто один фунт без двух пенсов, — сказал Дирк.

— Что?

— Я же говорил, карамельки поменяли на монетки. Однажды я стал обладателем ста девяносто одного фунта без двух пенсов, если считать боковые карманы и нагрудный.

— И на что ты их потратил?

— В смысле?

— Ну, деньги. На что ты потратил эти деньги?

— Какие…

— Все, — сказал Тодд, — с меня хватит. Идем, или ты будешь спать на парковке?

Так они и ехали: от стоянки к стоянке, от забегаловки до забегаловки. И больше их никто не пытался остановить, словно не было нападения на них в Сиэтле, словно не было никакого Фридкина и никакого трупа пару суток поздней. Всегда была лишь эта дорога, которая постепенно возвращала ощущение реальности, полностью оставившее Тодда в том самом гостиничном номере, где на кровати лежал труп, в той самой гостинице, где не было камер. Ощущение реальности возвращалось от одного магазинчика при заправке до другого. И Тодд, продолжая время от времени задумываться над тем, что послужило орудием убийства агента ЦРУ, но всё реже с каждый днем, меланхолично наблюдал, как на заднем сиденье растет гора какой-то рухляди и макулатуры. Её исправно собирал Дирк и даже время от времени перетаскивал из одной угнанной им тачки в другую. Так Бетти Дирк заменил на Джорджа, то есть на «Ниссан» по имени Джордж, а Тодд стал ловить себя на том, что называет тачки придуманными Дирком именами так, будто это их марка. А мусор с заднего сиденья Джорджа Тодд мог бы выбросить в окно не глядя, то есть мог раньше — не сейчас. Сейчас он знал, что Мироздание — паскудный выдумщик и любая из этих бесполезных вещиц однажды может спасти ему или Дирку жизнь. Например, если прижать к груди одновременно «Рубайи», «Кодекс» и ежедневник, то в их страницах вполне способна застрять пуля. Хотя, пожалуй, хватит и «Кодекса». А может, и колокольчики сработают, либо в итоге им придется натираться печенью кенгуру, если, например, от них не отстанут до самой Австралии. Тодд не был уверен, что какой-то из этих вариантов звучит особенно неправдоподобно. Сам их побег от капрала (уже не капрала, как Тодд и Дирк рассудили поздней) Фридкина особенно правдоподобным тоже не выглядел. Фридкин явно недооценил Дирка. Или хотел выслужиться. Он приехал один, намереваясь схватить объект за шкирку и засунуть в машину. Однако всё получилось совсем не так. Тодд не мог наблюдать за происходящим, потому что катался в первом приступе парарибулита по полу в туалете кафе, но, по словам Дирка, когда тот увидел улыбающегося Фридкина, первое, о чем попросил — это не трогать Тодда. И просил потом, не переставая, всё то время, пока Хьюго заталкивал его в машину с военными номерами.

«Пожалуйста, только не трогайте Тодда! И Фару!».

По крайней мере, так рассказывал Дирк, и Тодд чертыхался в ответ, потому что получалось, будто первым делом, завидев представителей ЦРУ, Дирк без каких-либо просьб с их стороны предоставил информацию о лицах, потенциально представляющих интерес для спецслужб.

Тодд не хотел знать, в чем могло заключаться проявление потенциального интереса. Недавняя многочасовая беседа о пищевых привычках и половых партнершах его бывшего арендодателя с периодическим швырянием на стол табельного оружия и криками «Ну теперь ты нам расскажешь все!» за один вечер выработали в Тодде явную неприязнь к правоохранительной системе. И Дирк об этом прекрасно знал, а Тодд почему-то был уверен, что Дирк своё обещание не нарушит.

Обещание Дирк дал через день после допроса. Тогда Тодд всё ещё отчаянно не хотел принять то, что Дирк теперь неотъемлемая часть его жизни, а Дирк, как и положено настоящему форс-мажору, делал всё, чтобы доставить как можно больше неудобств. Разумеется, из самых лучших побуждений.

Дирк возник на пороге квартиры Тодда, сломал электрический звонок, до этого работавший без единого сбоя, принялся его чинить. А когда Тодд, испугавшись, что Дирк сейчас приведет в полную негодность даже то немногое, что уцелело после визита Роуди, пригласил его войти, облил его кофе с кайенским перцем. Дирк как раз проезжал мимо и решил занести Тодду кофе. Такой вот дружеский жест, почему бы и нет, в конце концов!

Пока Тодд, чертыхаясь, разгребал горы хлама на полу в поисках чистой футболки, Дирк уже успел проговориться, что на самом деле ему пришлось проехать почти полгорода, чтобы найти кофейню, где варят кофе с кайенским перцем. И что он очень сожалеет, что так всё вышло с этим домовладельцем и с квартирой. И Тодд, конечно же, может взять его стакан, тем более что Дирк из него почти не пил.

Тодд стакан взял и собрался вылить содержимое Дирку на голову. Во-первых, ему до сих пор становилось не по себе при одном воспоминании о трупе Дориана и последующем визите в полицейский участок; во-вторых, он сильно обжегся; а в-третьих, с детства ненавидел кайенский перец.

Но осуществить задуманное Тодд не успел. Дирк неожиданно сорвался с места, приставил к стене стул и поинтересовался умением Тодда вырезать из бумаги снежинки. Услышав в ответ отборный мат, Дирк не обиделся, сложил пополам тетрадный листок и принялся запихивать его под самый потолок в пространство между стеной и полкой с коллекцией виниловых пластинок (в основном позаимствованных, если не сказать хуже, Тоддом у коллег по группе).

— Ну и пыль же у тебя там. Ты вообще когда-нибудь убираешься?

Закончив свои манипуляции, Дирк слез со стула, вытер перепачканные руки о чистую футболку Тодда, которую тот непредусмотрительно положил рядом с собой, надеясь когда-нибудь переодеться, и сказал:

— Снежинка была бы, конечно, лучше. Так они ничего не увидят, а была бы снежинка, увидели бы снежинку. А на кухне у тебя слепая зона: место между столом и холодильником вообще не просматривается. Так что имей в виду, хотя лично я всегда предпочитаю снежинки и…

Заметив, насколько изумленно пялится на него Тодд, Дирк прервал сам себя:

— Нет, ты хочешь сказать, что не знал, что у тебя там камера? А чем, по-твоему, ЦРУ занимались тут, пока мы были на допросе? Мыли посуду? Разучивали танго?

Тодд закрыл лицо руками, понимая, что ни спокойно заняться своими делами, ни даже позавтракать в одиночестве ему уже больше никогда удастся.

Полка с пластинками опасно накренилась в одну сторону, потому что такой неожиданно предусмотрительный Дирк непредусмотрительно оперся на неё всем своим весом
— Исчезни, — это была заранее обреченная на провал, но отчаянная попытка, — исчезни из моей квартиры, из моей жизни. Пожалуйста, просто сделай десять шагов вперед. Там будет ручка. Потяни её на себя, а потом захлопни дверь с внешней стороны. Можешь сделать мне такое одолжение? Пожалуйста? Ты ведь в состоянии пройти десять шагов по прямой?

Как в детстве, Тодд предпочёл не отнимать от лица руки, пока кошмар не рассеется. Кошмар не рассеялся, а походил по квартире, опустился на диван рядом с Тоддом и неожиданно произнес:

— Я понимаю, что ты считаешь, что я вечно влипаю в какие-то неприятности, и к тому же впутываю в них тебя. То есть да, я и влипаю и впутываю тебя, но, можешь мне поверить, они, — он кивком указал на угол с камерой, — они тебя даже пальцем не тронут. По крайней мере, пока мы работаем над делом.

Вот тогда-то у Тодда и возникло ощущение, что, возможно, всё не так и плохо. Когда полка с пластинками рухнула вниз, оставив на стене здоровую трещину вместо камеры, это ощущение исчезло.

Тем не менее по большему счету ЦРУ Тоддом особо и не интересовалось, а Дирк был хреновым психологом, но, видимо, Вселенная была в своей основе хорошим психологом, потому что со времен службы под начальством полковника Риггинса, Фридкин терпеть не мог, когда ему говорили что-то не делать. Судя по тому, что произошло дальше, подобные просьбы срабатывали, как спусковой крючок, переклинивая нечто в несложно устроенном мозгу Фридкина. Разумеется, Фридкин тут же поперся в кафе. Разумеется, там всё ещё сидела за столиком несколько уже раздраженная долгим отсутствием товарищей Фара. Тодд и развязавшейся потасовки толком не видел: ему, плохо соображающему после пережитой боли, больше запомнилась бутылка, выпавшая из рук бармена, когда идиот Фридкин вытащил пистолет и несколько секунд резко переводил оружие с одной цели на другую. А бутылка… Это была бутылка шотландского виски Cameron Brig с дутым горлышком. Тодд заторможено наблюдал за её падением, Фридкин что-то приказывал, Фара тоже вытащила пистолет, кто-то из посетительниц всё-таки сорвался на визг. Тодд, пошатываясь, попятился к двери, Фридкин наконец заметил его, а Фара наконец начала действовать. Судя по тому, что они с Дирком успели услышать, итогом этой неудачной операции разведуправления стало ранение Фары, которую её друзья — друзья, называется! — даже навестить не решились, как и позвонить.

— У Фары всё в порядке, — говорил Дирк, сидя на переднем сиденье, пока Тодд судорожно выкручивал руль на поворотах.

Залогом того, что с ней ничего плохого произойти не может, по мнению Дирка, оставалась Лидия Спринг. Лидия собиралась в Австралию на рождественские каникулы, заниматься серфингом с подружками: акулы, сами понимаете… Кто-то должен за ними присматривать. Лидия затеяла ремонт на вилле в Ницце, и кому-то необходимо было поручить проверку смет от подрядчиков и выбор цвета черепицы. Лидия проводила всё больше времени с ассистентом своего профессора по социологии, и кому-то так или иначе пришлось бы улаживать вопрос с его женой.

— Ты в самом деле думаешь, что Фара может не выздороветь, когда Лидии уже в субботу идти на благотворительный вечер, а у неё даже платья нет? — спросил Дирк, сидя за столиком в очередной придорожной забегаловке.

Тодд не интересовался подробностями личной жизни бывшей корги и совершенно не хотел знать, откуда у Дирка эти сведения.

Будь на его месте Аманда, она тут же попросила бы рассказать ещё: «Ну пожалуйста, только пусть будет очень страшно». Аманда, в отличие от Тодда, была любопытной, а Тодд… Ему и без того было очень страшно, поэтому он ограничился просьбой принести кока-колу в бумажных стаканчиках.

Дирк понимающе кивнул и пошел к барной стойке. Вернулся через полчаса со стороны черного хода без кока-колы и стаканчиков, но зато с пачкой чеков American express.

— Я же говорил, у Фары всё в порядке.

— В порядке? — переспросил Тодд, заторможено глядя на чеки. — Я смотрю, на заднем дворе дайнера просто какой-то Норфолк, — добавил он, когда Джордж выехал на шоссе. — Уди…. Черт, ты что делаешь?!

Дирк не делал ничего особенного, он просто дернул на себя ручник, и Тодд, не успевший пристегнуться, едва не ударился лбом о приборную панель, а из упавшего им под ноги ежедневника посыпались листы бумаги.

— Мы забыли кока-колу, — пояснил Дирк.

От стоянки к стоянке, от мотеля до следующего мотеля.
«Его могли отравить. Есть ли яд, из-за которого ты раздуваешься раза в три?» — думал Тодд.

— Если смешать кровь черной лисицы с засушенными корнями чистотела и выпить в тринадцатый день нового года, то о состоянии алкогольного опьянения можно забыть навсегда. С одной стороны, очень удобно, ты не находишь? — Тодду начинало казаться, что этот чертов ежедневник никогда не закончится. — С другой стороны... где в наши дни взять черную лисицу?

До семи лет Тодд делил комнату с Амандой. Теперь ему приходилось делить комнату с Дирком, и он слегка опасался, что один такой день сойдет за год.

Нет, во время недолгих и нечастных гастролей «Мексиканских похорон» порой пять и более человек легко помещались в небольшом гостиничном номере. Либо раскладушки, либо кондиционер, вы не в Пенинсулу приехали! Помещались и не мешали друг другу, хотя, как, в принципе, можно мешать барабанщику, который только что отдал тебе оставшуюся траву и ушел к морозилке поговорить с брокколи?

Удивительно, что Тодд думал обо всём этом, включая его вынужденное проживание с Дирком, именно как о «делить комнату». Но выбора у него и теперь не было, так как деньги на счету Тодда заканчивались с невероятной скоростью, а Дирк не выглядел способным планировать бюджет.

Зато Дирк никогда не оставлял в машине книги. Ежедневник за две тысячи первый год и «Кодекс» располагались на тумбочке и увлеченно листались, пока Тодд первым принимал душ (если первым принимал душ Дирк, горячей воды не оставалось). Еще Дирк зачем-то притаскивал с собой пульт от телевизора, в который так и не вставил батарейки. Иногда он жал на кнопки пульта так, словно собирался включить какие-то определенные кабельные каналы один за другим, и хмурился, но мало ли у Дирка было странных увлечений в его странной жизни.

В душе, смывая с себя дорожную пыль, Тодд иногда задумывался о том, куда они с такой скоростью мчатся и на что рассчитывают? Неужели и вправду сбежать от спецслужб? И, чтобы заснуть, каждую ночь шёпотом рассказывал себе, а скорее всего, Аманде, истории про Слендермена, который прячется за фонарным столбом. Или про Рэйка: лучше ночью не вставать к мини-бару за бутылкой воды, тут-то Рэйк и подкараулит. Тодд рассказывал, а потом закрывал глаза и словно наяву видел испуганно-восхищенное лицо сестры. Благодаря Слендермену теперь было не так страшно. И благодаря Рэйку тоже, но Слендермен почему-то лучше помогал.

«А дальше? Пусть будет очень страшно!»

— Ты думаешь, что разговаривать вслух обязательно для засыпания? — однажды донеслось с соседней кровати.

В голосе Дирка слышалось неподдельное любопытство.

— Извини, — ответил Тодд, — но, кажется, я не мешаю тебе спать.

— Смотря что понимать под «мешаешь» и под «спать». И под «мешаешь спать». Я понимаю, что на первый взгляд перья белого голубя, убитого в новолунье, мало чем помогут при засухе, но ведь все связано и… кстати, у нас тут нет мини-бара, так что нечего пугать сестру… Так вот, перья голубя…

— Чёрт, — Тодд накрыл голову подушкой. — Утром первым делом идем за рисом…

Но утром от перьев голубя и ночных страхов не оставалось и следа, и Дирк был готов продолжать путь, время от времени меняя машины, порой весьма шизофреническим, но каждый раз удачным образом.

Они почти забыли, как пользоваться телефонами и банковскими картами, и вскоре Тодду пришлось проделать дополнительное отверстие в ремешке, иначе джинсы спадали — и это всего за какую-то неделю пути.

Если Дирку удавалось первым попасть в душ, то Тодду приходилось просить:

— Попытайся оставить мне немного горячей воды, пожалуйста. Если только для этого не нужны перья кенгуру, в этом случае спасибо, я уж как-нибудь обойдусь. А ты что, принимаешь душ с пультом от телевизора?

— Нет, — раздавалось приглушенное из ванной комнаты. — Пульт от телевизора в верхнем ящике стола, перья кенгуру не требуются, горячая вода, к сожалению, только что закончилась. И у кенгуру, кстати, нет перьев, у них сумка. Такая, на животе, сумка. Если поймать самку кенгуру, у которой детеныши три раза рождались без хвоста, и вырезать у нее…

— Спасибо, я понял!!!

Это было продолжением бесконечной истории, а к полуночи дышать становилось совершенно нечем, ведь «либо раскладушки, либо кондиционер, вы не в Пенинсулу приехали». После того как Тодд дёргал на себя оконную ручку, начинались увлекательные мероприятия с отваливающейся москитной сеткой и, разумеется, москитами.

В окна светили фары проезжающих мимо фур, и теперь-то уж Тодду ничего не оставалось, кроме как рассказывать Аманде про Рэйка. Про то, что нельзя подходить к мини-бару, как бы ни хотелось пить, или открывать на стук, как бы ни просили войти, или даже просто отвечать кому-то, кто говорит с тобой в ночи. И про то, что, возможно, один только Рэйк и знает, что случилось с тем бедолагой агентом.

Глава 2

— Какое у тебя самое яркое воспоминание детства? — однажды спросил Кен у Барт. Кажется, они ехали по Т1. Ответа он не получил, зато здорово ударился о приборную панель, потому что Барт в последнюю секунду съехала с платного участка.

— Нас бы тут же запалили, — сообщила она, не уточнив, кого имеет в виду, и протянула Кену мокрую тряпочку. Тряпочку Барт нашла в багажнике, и для каких целей она служила раньше, Кен предпочитал не знать. Он бы счел это проявлением сочувствия, но на следующее утро левый глаз заплыл и категорически отказывался открываться. Барт, едва взглянув на попутчика, рассмеялась до слёз.

— Чувак, да ты отвратительно выглядишь! Сделаешь так ещё раз?!

В первый и последний раз Кен видел танки в WoT, которую забросил уже почти год назад. Пожалуй, в реальности танк выглядел несколько менее впечатляющим. Словно это был вообще не танк, словно это все происходило не с ним, простым электриком Кеном, а на экране в хреновом IMAX. Будто загипнотизированный, Кен выбрался из тачки, держа руки над головой и наблюдая за тем, как Барт поднимает с земли камень. В салоне автомобиля залаяла Рапунцель, и Кен прошептал: «Девочка, только не выбирайся из тачки, пожалуйста-пожалуйста». Военные с автоматами приближались. Барт искоса глянула на Кена и ухмыльнулась той самой своей безумной ухмылкой, после которой шмотки было уже не отстирать от крови, только выбросить.

— Бросайте оружие и выходите с поднятыми руками, — потребовал кто-то из военных, и Кен даже попытался рассмотреть этого идиота. Какое, мать вашу, оружие? А его руки, он их что, не видит? Или камень против танка — достойный аргумент? Хотя, конечно, Барт… Солнце ослепляло, так что Кен сморгнул и опустил голову, чтобы глаза перестали слезиться, и в этот момент Барт замахнулась. Застрекотала автоматная очередь, и Кен упал на землю, прикрывая руками голову. Или он упал, а потом раздались выстрелы. Или это случилось одновременно. Кажется, его подстрелили. Кен был не уверен, он даже попытался вдохнуть, слыша, как рядом с ним стучит взрыхляемая пулями асфальтная крошка. А потом раздался взрыв, и Кен не только ослеп и, кажется, разучился дышать, но и оглох. Рядом взвизгнули тормоза. Кен успел подумать, что на него наехали, но на самом деле на голову всего лишь упала тень от их машины, которую так резко развернули, поставив поперек трассы, чтобы прикрыть его от выстрелов, что та от заноса проехалась на двух правых колёсах.

— Или тебя пристрелили и мне тут больше делать нечего, или забирайся уже, что ли! — раздался сиплый голос Барт над самым ухом. Она за волосы втаскивала его на переднее сиденье.

— А-а-а! — сказал Кен, пытаясь сделать так, чтобы Барт не лишила его скальпа; тормоза опять взвизгнули, и он понял, что если сейчас же не заберется в тачку целиком, то часть пути ему придется бежать.

— Что случилось? — просипел он, когда удалось захлопнуть помятую дверь, и Рапунцель, радостно повизгивая, пролезла между передних сидений, чтобы облизать всех, до кого дотянется.

— Не знаю, — весело ответила Барт, выкручивая руль. — На их танк что-то свалилось, прикинь?! Просто взяло и свалилось с неба! И ка-ак бумкнет! Огонь! Паника! Выстрелы!

— Бумкнет, — повторил Кен, ошалело ощупав себя. Тела он почти не чувствовал, вдруг вообще парализовало.

— Ага, — продолжала заливисто хохотать Барт. — Ка-ак всё взорвется! Столько визгу, огня! Красиво! Эй, ты чего? Ты ранен?

— Я не знаю, — шепотом ответил Кен, решившись обернуться. Выстрелов за их спиной уже не было слышно. Зато всё заволокло дымом.

— Если не знаешь, значит, не ранен, — решила Барт. — Понятия не имею, что произошло, но это было очень круто! Давай как-нибудь повторим, а?!

Кен был абсолютно уверен, что ни хрена он не хочет ничего подобного повторять никогда вообще, но свирепое веселье Барт в последнее время было заразительным, и потому он тоже прыснул, тем более что ощупывание себя показало, что кроме пары синяков никаких ранений нет. И это было чудом, а чуду положено радоваться. Тем временем Барт свернула с трассы, ведущей обратно в Сиэтл, на какую-то проселочную дорогу, петлявшую между деревьев, и очередное «бумкнет» не заставило себя ждать. Откуда появился чувак на их пути, Кен не смог бы сказать, но этот чувак оказался потверже некоторых дубов. Во всяком случае, Кену казалось, что их тачка пострадала сильнее, чем он. Кен потрясенно замер на пассажирском сиденье, не сумев до конца решить, что стоит делать, Барт же вывалилась из салона, и они встали друг напротив друга: Барт и здоровый бородатый чувак, который как раз успел подняться с земли. В какой-то момент Кен решил, что он смотрит канал «Дискавери», и голос диктора в его голове сообщил: «Встреча зверей в дикой природе обычно начинается с осторожного обнюхивания». Эти двое на самом деле едва ли не обнюхивали друг друга, чуть подаваясь вперед, смотря глаза в глаза. Все это происходило в абсолютной тишине.

— Вас тоже? — наконец заговорила Барт. Чувак молча кивнул и глянул в сторону Кена, который испуганно вжался в сиденье.

— Это свой, — крикнула Барт, и не было понятно, сообщает она успокаивающую информацию Кену или тормозит нападение на Кена чувака, смахивающего на хреново дрессированного пса.

— Хорошо, отлично.

— Поедешь на заднем сиденье, — скомандовала Барт, вернувшись к машине.

— Ты мне? — удивился Кен.

— Тебе, а кому же еще, перелазь, давай!

Кен обиженно поджал губы, но спорить в этой ситуации было бы самоубийством. Потому он вышел из машины и, протиснувшись мимо смотрящего на него в упор незнакомца, открыл заднюю дверь. Рапунцель стучала хвостом об обшивку сиденья, радуясь компании.

— Мартин, — сказал незнакомец, указав на себя.

— Кен, — ответил Кен, сдерживая рвущееся машинальное «очень приятно», потому что приятно ему не было.

— Отмороженный чувак, — удовлетворенно сообщила Барт, и Кен не решился уточнить, с кем из присутствующих в машине, она разговаривает. — Совершенно отмороженный.

Спустя пятнадцать минут, когда Барт, порядочно пообтерев дверцы и капот о стволы и коряги, вырулила на трассу, Кен всё-таки подал голос:

— А куда мы едем? Ничего, что мы на шоссе? Если нас ловят, то тут будут стоять посты или что там обычно стоит, когда ловят?

— Не ссы, — Барт обернулась к Кену и ободряюще улыбнулась, словно не сидела сейчас за рулем тачки, несшейся со скоростью не меньше ста миль в час. — Мы едем куда надо.

— А куда надо? — спросил Кен. Он уже не мог бы сказать, в какую сторону они ехали, однако ещё минут десять спустя осознал, что они в пригороде Сиэтла. — Опять Сиэтл?

— Ты же не хотел въехать в пост, — ответила Барт.

Продолжение в комментариях