драбблы в жанре angst drama & hurt/comfort

[everythingisconnected]

Название: И все осветилось
Автор:  Bakaman
Фандом: Холистическое детективное агентство Дирка Джентли
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: Hurt/comfort
Герои/Пейринг: Тодд
Аннотация: И когда Дирк отвечает ему, говорит что-то про ложь, Тодд чувствует, как из самой глубины его подсознания поднимается какое-то пугающее мрачное удовлетворение. Оно развоплощает пространство между ними, разливая в его груди долгожданное отравляющее тепло. Все правильно, думает Тодд. Я тот, кто я есть: плохой человек, дерьмовый брат, никудышный друг.
Предупреждения: ООС и Рефлексирующий Тодд
Комментарии автора: Написано после просмотра последнего эпизода.

Тодд не знает, как описать эту неделю. Какие слова вообще подойдут для описания всего, что произошло с ним за эти семь дней. Странные события, вышибающие почву из-под ног, резко обрели пугающий смысл, но от этого не полегчало. Тодд чувствует, что увяз по самое горло, и он отчаянно нуждается в словах, которые помогли бы ему выкарабкаться, выдернули из этой ситуации в позицию стороннего наблюдателя. Ему нужно что-то емкое, исчерпывающее, не нуждающееся в дополнительных формулировках. Ведь как оказалось, быть рассказчиком истории не так болезненно, нежели ее непосредственным участником. Тодд чувствует себя безвольным персонажем, заложником истории, который может только бежать. Бежать без оглядки, бесконечно спотыкаясь в темноте об одни и те же ухабы. И все это — только для того, чтобы в конце он провалился в выкопанную и подготовленную специально для него яму. Некоторые ошибки нельзя исправить. Можно только смириться и попытаться жить дальше.

Они идут через пирс, отсыревшие доски скрипят и прогибаются под их шагами, и Тодд вспоминает события последних дней. Он слишком хорошо помнит каждое из них, как будто переживал все это по несколько раз, перед тем как вновь оказаться здесь, в этом моменте. Все всегда повторяется. В этих словах было что-то тревожное. Что-то такое… когда Тодд понимает, что именно хотел сказать Патрик Спринг перед своей смертью, кровь отливает от его лица, а затем медленно подступает к сердцу, затапливая его под шипящим соленым приливом. Все всегда повторяется, и от этой зацикленности хочется взвыть.

Тодд всегда лажает, наступая на одни и те же грабли, чтобы в итоге оказаться здесь, в этом моменте. Пугающая детерминированность, захваченная единством времени, места и действия. Теперь он знает, как должен выглядеть его персональный ад — небольшой отрезок времени, за которое он теряет все, оставаясь один на один со своим отчаянием. Впервые он перестает бежать и оглядывается. Вокруг него маленький плоский мир — толкни его, и он развалится — паршивая декорация, закрепленная кем-то второпях. Дирк идет рядом, задевая Тодда плечом, но между ними словно пропасть. Полинявший пейзаж вызывает какое-то запредельное уныние, и собственное отчуждение накрывает его с головой. Если раньше его мир дышал, пульсировал, наполненный вибрацией вечности, то теперь с него словно схлынули все краски, будто кто-то выплеснул стакан воды на яркий акварельный рисунок.

Бротцману кажется, что он начал плакать еще в тот момент, когда они вышли из отеля. Слезы стекали куда-то внутрь, скапливаясь там огромной разъедающей лужей. И теперь его сердце колотится, продавливая грудную клетку, словно обжигающий ядовитый газ наполнил легкие до самых краев, — еще чуть-чуть и проломит ребра. Почему все сложилось именно так? Ведь впервые за долгое время он понял, что хочет жить по совести: быть честным, чтобы хоть раз в жизни сделать все правильно, но вместо этого открывает внутри себя какой-то новый оттенок боли. Тупой ноющей боли, которую не заглушить ничем, не выветрить. Он вновь пытается призвать на помощь слова, но в голове бьется лишь одно: Дирк, Дирк, Дирк!

Он начинает говорить и не может остановиться, словно какая-то высшая сила подталкивает его в спину. И это похоже на движение по инерции, как если бы он бежал вниз по крутому склону, едва успевая перебирать ногами. Слова уродливо искажают мысли, отзеркаливают их в какой-то кривой неправильной форме.

Я чудовище.

— Ты чудовище, Дирк.

Я заслуживаю быть один.

— И ты заслуживаешь быть один.

И когда Дирк отвечает ему, говорит что-то про ложь, Тодд чувствует, как из самой глубины его подсознания поднимается какое-то пугающее мрачное удовлетворение. Оно развоплощает пространство между ними, разливая в его груди долгожданное отравляющее тепло. Все правильно, думает Тодд. Я тот, кто я есть: плохой человек, дерьмовый брат, никудышный друг.

И Дирк прочитывает это в его глазах, он пытается схватиться за него, но Тодд предупреждает этот отчаянный порыв, мстительно одергивает руку. Он говорит:

— Это конец, — разворачивается и уходит обратно к машине.

Это конец, думает Тодд, когда кладет свою ладонь поверх заляпанных кровью пальцев Дирка. Они умирают. Они скорее всего умрут, потому что Дирк истекает кровью, а его собственное сердце едва бьется после пропущенных через него ампер; их руки такие холодные, но когда Лидия соединяет их, Тодд понимает — все было не зря.

И перед тем как надавить на ручку, Тодд в последний раз ловит взгляд Дирка, и то, что он видит — важнее любых слов. Тодд сжимает ладонь, чувствуя, как его сердце становится легким, словно пушистое белое облако. Спасибо тебе, Дирк.

Просто спасибо.

— Раз, два, три!

Прощение. Самое главное слово, про которое Тодд всегда забывал, оно застревало поперек горла всякий раз, когда он пытался выговорить его вслух, но теперь оно вышло, прорвавшись наружу, и заполнило его до краев.
Наконец-то он смог простить себя, и теперь, что бы с ними ни случилось, Тодд понимает, что готов абсолютно ко всему; и неважно, что он понял это слишком поздно, неважно, что они умирают, пока он держит руку Дирка в своей — в персональной Вселенной Тодда все хорошо.

Название: Вдох-выдох
Автор:  Bakaman
Бета:  Марьяна В. Эванс
Фандом: Холистическое детективное агентство Дирка Джентли
Категория: джен
Рейтинг: G
Жанр: drama, hurt/comfort, пропущенная сцена
Герои/Пейринг: Дирк
Аннотация: Дирк пытается оправиться после ранения и разлуки с Тоддом.
Предупреждения: Опыты и эксперименты, воспоминания Дирка о черном крыле.
Комментарии автора: Таймлайн: восьмой эпизод, когда Дирка увозят в больницу.

Дирк открывает глаза, морщится от боли в заживающем плече, жмурится: яркий дневной свет проникает в окно палаты, заполняя пространство белым. Этот цвет раздвигает стены, размывает границы комнаты. Такой холодный и стерильный — он поглощает все звуки и вызывает иллюзию невесомости. Дирк не любит больницы. Они вызывают у него непрошеные воспоминания о времени, проведённом им в Чёрном Крыле; и тогда все те ощущения вновь возвращаются к нему до мельчайших подробностей.

Босые ступни, ледяной пол, запах антисептика и сильные руки, подхватывающие его под локти. Его ведут через длинный коридор — такой же белый и холодный. Пустой.

Вдох-выдох.

От собственного дыхания закладывает уши, и кажется, что это последний живой звук в этом насквозь оглохшем мире. А затем комната, которую невозможно открыть изнутри: вместо стен — затонированное стекло, по другую сторону которого сидят люди. Целый штат высококвалифицированных учёных в белых халатах, лишённых имён и малейшего чувства сострадания. Он не видит их, но ощущает на себе их внимательные взгляды, и когда незнакомый мужской голос, доносящийся из динамика, учтиво просит его снять робу, ему хочется расплакаться — громко, беспомощно, навзрыд.

— Пожалуйста, не надо…

— Объект Икар, повторяю, снимите свою робу, — снова произносит искаженный динамиком голос.

Свлад всхлипывает и начинает раздеваться. Ему совершенно не за что спрятаться: здесь только он и огромная штуковина, похожая на саркофаг. Позже он узнает, что у этой штуковины (как и у всего в этом мире) есть своё название — камера сенсорной депривации. Еще позднее поймет, что люди довольно просто дают названия даже самым жутким вещам, тем самым оправдывая и отчуждая нанесённый ими урон.

Эта камера обеспечивает полное отсутствие света, звука и запаха, она содержит солёную воду высокой плотности, которая выталкивает тело и не дает ему погрузиться обратно — это новое усовершенствованное устройство, созданное специально для того, чтобы фиксировать импульсы его мозга. Людям в белых халатах очень важно понять, как работает его мозг, чтобы расшифровать сигналы, посылаемые остальным органам чувств и указывающие объекту необходимое направление.

Люди в белых халатах очень заинтересованы объектом Икар, но никто не интересуется Свладом.

Вдох-выдох. Прошло много лет, а он по-прежнему помнит это так точно, словно это было вчера.

Дирк смотрит, как лекарство разбивается на капли. Кап, кап, кап. Это даже не звук — лишь воспоминание о нем. Лекарство льется по прозрачной трубке, проходит через иглу и вливается в вену. Дирк закрывает глаза, чувствуя, как прохладная жидкость остужает кровь, снимая тянущую боль в раненом плече. Внутри него, медленно разгоняясь, циркулирует жизнь. И, наверное, это хорошо, это должно быть хорошо: ведь он разгадал загадку и совсем скоро будет снова готов встать на ноги, но…

Мысли начинают буксовать, с трудом прорываясь через тормозящую их преграду. Он спрашивает себя: зачем ему вставать на ноги, если в единственном месте, куда бы он хотел пойти, его больше не ждут? И этот вопрос похож на подлую подножку. Ряд наконец-то выстраивается: место, хорошее место, место, куда можно вернуться, дом, Тодд. Ох, Тодд. Дирк жмурится, ощущая, как глухая боль резонирует где-то в районе грудной клетки.

Вдох. Вдох. Вдох. Он сбивается с ритма. Если выдохнет — заплачет. Если заплачет — уже не остановится.

Всё возвращается к изначальному — он снова один, и кажется, что это одиночество — он сам. Ты — это всегда ты, кажется, именно это сказал им на прощание Патрик Спринг. И всё, что он может сейчас — принять это как данность. В конце концов, он сделал всё, что было в его силах: он старался быть хорошим другом, он правда очень-очень старался, но, похоже, этого оказалось недостаточно.

В его палате нет цветов, шариков и открыток с пожеланиями о скорейшем выздоровлении. Вокруг него только белые стены и горький запах лекарств.

— Иногда ты готов отдать другому человеку всё, что у тебя есть, но потом оказывается, что твое всё — совсем не то, что было нужно.

— Так бывает, милый, — отвечает ему медсестра с уставшими, но добрыми глазами, она меняет лекарство в капельнице, проверяет давление, температуру, пульс. Сделав всё необходимое, она на минуту останавливается у его койки, проводит рукой по лицу, зачесывает назад челку, обнажая высокий бледный лоб. — Поспи, ты очень устал.

— Но я правда старался, я так старался, так… — язык заплетается, веки тяжелеют. Лекарство начинает действовать, путая мысли и не давая им сложиться в нормальные связные предложения.

— Я знаю, милый, я знаю. Ты молодец, ты сделал все, что мог, а теперь отдыхай.

И Дирк послушно кивает, позволяя лекарству утянуть его в мягкие убаюкивающие объятия. Он видит сны, прекрасные сны, в которых нет белых стен, нет боли и разъедающего изнутри чувства сожаления. Там только тепло, мягкий свет лампы и такое знакомое дыхание на щеке.

Почти всю следующую неделю Дирк спит. Он спит практически всё своё свободное время, которого стало вдруг до обидного много. Его сны похожи на потрясающее теплое одеяло: приятная синтепоновая тяжесть, из-под которой невозможно выбраться. В этих снах он попадает в идеальное место — в свой собственный дом, которого у него никогда не было. В место, где его всегда ждёт кто-то особенный.

— Тодд, — детектив шепчет его имя во сне, не зная, что в этот самый момент дверь в его квартиру осторожно открывается, и тот, кто стоит на пороге, вздрагивает от странного ощущения.

— Дирк? — Тодд оглядывается по сторонам. — Ты здесь?

Собственный вопрос тонет в чуткой тишине пустого дома. Тодд качает головой: какая глупость. Здесь же никого нет, и Тодд знает это совершенно точно, но откуда тогда это непонятное ощущение…словно:

— Я вернулся домой, — Тодд удивляется этим невольно вырвавшимся словам, его взгляд падает на нечто знакомое, выделяющееся ярким и приковывающим внимание пятном среди остальных вещей — на диване лежит жёлтая куртка Дирка. Тодд улыбается и кивает собственным мыслям:

— Да. Я вернулся.